Мудрецы из Хелма - Савелий Баргер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Малка – мать моей Леи-Двоси замечательная женщина! А какие хремзелах она печет – объедение. И меня она любит, как сына…
– Так что ж ты ревешь белухой, дурень! Умойся и расскажи по порядку.
Пока Хаим умывался, успокаивался и пил холодную воду, стакан которой ему принесла рабанит, раввин успел прочитать не менее пяти страниц из сочинения Рамбама.
– Ребе, мой старший брат Гирш женат уже 10 лет. Он так любил свою невесту, он любит свою жену до сих пор, и детишек любит. Но как он несчастен! Он закончил ешибот, целыми днями он изучает Талмуд. Его жена Ривка работает и прачкой, и уборщицей, она ходит по богатым домам перед праздниками, чтобы помочь еврейкам на кухне и заработать грошик или геллер… Мой средний брат Мендель женат 6 лет, он любит свою Цилю и Циля любит его. Мендель закончил ешибот, он изучает Талмуд и слушай, ребе – никто не знает Рамбама так, как его знает Мендель! А если бы не помощь тестя, в доме не было бы и крошки еды, а в субботу они не могли бы сделать лехаим. Они так переживают, мои братья, а жены пилят их каждый день, ругают ленивыми дурнями и желают им, чтоб они ослепли.
А я не хочу, чтобы моя Лея-Двося желала мне ослепнуть, не хочу, чтобы ее папа, чтоб ему прожить до ста двадцати, вынужден был кормить своих внуков. А я ведь в прошлом году закончил ешибот и очень люблю читать книги бен Маймона и ха-Наси! Несчастный я человек… – и Хаим снова заревел в голос, да так, что рабанит не удержалась, и тоже начала плакать…
***
– Ребе, скажите мне, пожалуйста, для чего все-таки евреи делают обрезание? Я понимаю, тысячу раз слышал «брит, брит», но все-таки! Я никак не могу для себя найти ответ на этот вопрос.
– Видишь ли, Моше, – ребе задумчиво теребил свою бороду, – ну, во-первых, это очень красиво…
***
Два друга встретились далеко от дома. Настоящие хелмцы, но родители решили, что они должны получить образование, «вытянулись в нитку» – и Гирш стал учителем, Меир – провизором. Пришлось уехать из родного Хелма, чтобы закончить гимназию, а потом училище, каждый по выбранной специальности. Чтобы отметить встречу, друзья зашли в кафе.
– Рассказывай, Меир, как ты и что? Почему грустный, что-то случилось?
– Получил место домашнего учителя у графа Эстерхази, три года назад женился… И надо же мне было подслушать, как граф объясняется в любви моей жене. А та, представляешь, отвечает на его признание поцелуями!
– Ой, беда! И что, ты скажешь ей «гет» – развод?!
– Как я могу сказать «гет» – она беременна, она ведь не сможет прожить – граф никогда не возьмет ее в жены, да и кто после скандала женится на ней! А моя Эстерка такая красавица И беременна не от меня, от графа – я высчитал, ребенок не мой. Но ничего, я отомстил обоим – Эстерхазиха тоже ждет от меня ребенка!
– Вейз мир, какой ты молодец! Но отчего такой грустный, отомстил и отомстил – «око за око»…хотя здесь, конечно, не совсем тот случай…
– Гирш, подумай сам, как я могу не печалиться?! Этот мерзавец Эстерхази сделал мне обыкновенного еврея, когда я сделал ему полноценного графинчика!
***
Конечно, женщины в Хелме любили своих мужчин, а как иначе – приходилось же стирать их подштанники и нательные рубахи, а сделать это без любви невозможно. И конечно же, мужчины Хелма любили своих жен, по пыльным улочкам городка бегало много разновозрастных доказательств их любви.
Однажды в Хелм заехала театральная труппа, говорят, проездом в Вену, а может быть и в Париж. Остановились на несколько дней, арендовали огромный пустующий сарай, повесили занавес и дали в нем несколько представлений при полном аншлаге. Пьеса называлась «Любовь и алая кровь» или «Грезы и горькие слезы», а может быть и как-то иначе, точного названия никто не помнит. Написал пьесу сам директор труппы, он же был постановщиком и играл главную роль.
Можно сказать, что спектакль посмотрел с замиранием сердца весь Хелм. Сначала на сцену вышел главный герой и долго говорил о своей любви. Потом вышла героиня и рассказала о своей любви к герою. Потом все остальные действующие лица мешали герою и героине остаться наедине и поговорить. Только Фернандо решит объяснить Элоизе, как он ее любит – тотчас он нужен своему другу. Элоиза решила признаться в любви – матушка отправляет ее ухаживать за больной теткой. Лишь в финале юный Фернандо, которого играл актер чуть не под пятьдесят лет, поцеловал хрупкую Элоизу весом около 110 кг и тут же все остальные герои пьесы начали бурно за них радоваться, обнимать и поздравлять. Финальная сцена пьесы вызывала особенное обильное слезотечение у женской части публики, носами шмыгали даже многие мужчины в зрительном зале.
Удивительно было то, что посмотревшие пьесу женщины Хелма дружно, как одна, отказали своим мужьям в том, в чем последние не знали отказа со дня свадьбы. Ну совсем как в «Лисистрате», о которой у евреек Хелма не было ни малейшего представления. Евреи города собрались в доме у раввина просить, чтобы тот нашел ответ «что делать?» в Талмуде. Не все евреи, конечно же – самые активные, помоложе, но Хаим, которому скоро должно было исполниться шестьдесят, тоже пришел.
Раввин полистал Талмуд, открыл и тут же закрыл Тору.
– Евреи, если бы вы отказались выполнять свою часть обязанностей, я бы знал. что вам ответить! Муж должен любить свою жену и любить ее он должен регулярно. Но что вам делать, когда ваши жены… не нахожу я ответа ни в Талмуде, ни в своем сердце! Надо будет спросить совета у цадика.
Ребецн, которая привычно возилась у себя на кухне, слышала весь разговор и была в курсе городских событий не стала входить в комнату, просто остановилась в дверном проеме из кухни в комнату.
– Старый ты дурень! А вы, молодые и глупые и ты, Хаим, немолодой, а тоже глупый! Ваши жены посмотрели пьесу про «Что-то-там про любовь» и всего лишь захотели не только стирать ваши портянки и чистить лапсердаки, готовить вам цимес и фаршировать рыбу! Они хотят всего лишь услышать от вас что-то ласковое, впервые в жизни получить хоть какой-то подарок, увидеть, что вы их по-прежнему любите! Когда в последний раз вы делали что-то подобное? А ведь в театре этот мишугинер Фернандо постоянно говорил и своей ненормальной и всем вокруг. как он ее любит!
Задумчивые, выходили евреи от раввина. чтобы передать соседям слова рабанит. Интересно, что такого количества цветов хелмские цветочницы не продавали ни в один вечер ни до, ни после этого вечера. А сколько раз в эту ночь в Хелме звучало «Их гоб дих либ!» просто не поддается никакому подсчету.
***Янкель и Шломо обедали. Скромный обед, но все же на стол жена Янкеля Ривка поставила бульон из куриных потрошков и нарезаную тонкими кружочками фаршированую гусиную шейку. Пара рюмок водки только способствовала такому обеду и разговору после него.
– Послушай, Янкель, ты и я любим шейку, твоя Ривка делает ее замечательно, почти как моя мама. К нам в Хелм приезжал зверинец, я видел в зверинце страуса. Вот бы, думаю, приготовить шейку из этой птички, какая бы славная получилась бы шейка!
– Не кошерно, – строго заметил Янкель.
– А мне вот интересно, почему страуса объявили некошерной птицей? Неужели из-за того, что он не умеет летать? А может быть он умеет, просто не хочет?
– Шломо, Шломо, ну подумай сам! Во-первых, где ты найдешь шойхета, чтобы сумел правильно зарезать эту птичку? Она же его может убить одним ударом своей ножки! Во вторых – во всем Хелме ты не найдешь такого огромного котла и чтоб он был кошерован, сварить такую огромную фаршированную шейку!
***
– Послушайте, ребе, вы знаете барона Ротшильда?
Вопрос от Янкеля Циперовича прозвучал так неожиданно и нелепо, что раввин поперхнулся чаем.
– Что, лично?!
– Я не сомневаюсь, что такой многоуважаемый раввин, как вы, светоч учености и знаток Талмуда, лично знакомый с Любавичским Ребе, может знать и Ротшильда в Вене, и Бродского в Егупеце, и Полякова в Москве. Но я имел в виду то, что наш многоуважаемый ребе, конечно же слышал о бароне Ротшильде из Вены. Сейчас уже непонятно, говорят, что он переехал в Париж или Лондон, но это не важно. Мне интересно, какой чай пьет барон по утрам – с яблочным вареньем и рогелах или с медом и мандельброт?
Ребе задумался на минуту и Янкель с удивлением и страхом увидел слезы на его щеках:
– Что с вами ребе, почему вы плачете? Неужели мой вопрос так огорчил вас?
Ребе вытер слезы, громко высморкался в огромный носовой платок, который достал из кармана своего жилета.
– Знаешь, Янкель, я уверен, что Бродский никогда не интересовался, что пьют евреи в Егупеце по утрам, как барону Ротшильду неинтересно, что едят австрийские евреи в Вене, французские в Париже и английские в Лондоне. Но ведь и французы, англичане. австрийцы равнодушны – есть у барона хала, чтобы встретить субботу или он должен уже пить простую воду? Я плачу потому, что только в Хелме евреи интересуются, что барон Ротшильд ест на завтрак, да может быть в Егупеце переживают, обедал ли сахарозаводчик Бродского и им интересно узнать за железнодорожника Полякова в Москве – что мама приготовила ему на ужин!
